и Молотова) — всего 30 человек. Двое подсудимых из охраны Кремля были приговорены к расстрелу, Каменев и его брат с женой получили по десять лет, остальные — от двух до семи. Енукидзе, обвиненный в засорении аппарата ЦИКа враждебными элементами, попустительстве созданию на территории Кремля террористических групп, моральном разложении и растратах, был исключен из ЦК и отправлен в Закавказье. Петерсона послали помощником коменданта Киевского военного округа. Обо всех деталях дела знали всего несколько человек: Сталин, Молотов, Ворошилов, Ягода и, может быть, Каганович.

Насколько реальной была вина каждого из подсудимых — бог весть. Но высшее руководство страны восприняло угрозу своей безопасности всерьез. Особенно после убийства Кирова. Из Кремля были выведены разнообразные советские учреждения — приемные и канцелярии ЦИКа, ВЦИКа, Центральной избирательной комиссии, их мастерские и столовые, где ежедневно бывали не только сотрудники, но и куда более многочисленные просители. Был начат вывод из Кремля Школы им. ВЦИК. Руководители Московского военного округа получили должности, не предполагавшие нахождения у них в подчинении воинских частей[1227]. Из библиотек начали убирать труды Троцкого, Зиновьева и Каменева. Арестовывались участники группы Сырцова-Ломинадзе (сам Ломинадзе, не дожидаясь задержания, застрелился). В апреле — мае 1935 года Особым совещанием при НКВД Шляпников, Медведев, Масленников были осуждены по делу «московской контрреволюционной организации» — группы «рабочей оппозиции».

В сообщениях, направляемых руководству страны в конце 1935-го — начале 1936 года спецслужбами, особое внимание обращалось на то, что «троцкисты-двурушники в советских учреждениях и хозорганах нередко покровительствовали явным контрреволюционным элементам, не только брали их под защиту, но и непосредственно участвовали в контрреволюционной работе»[1228]. Оснований для таких обвинений было не меньше, чем всегда. Теперь Троцкий и его сторонники к перечню прегрешений советского руководства — кроме традиционного зажима внутрипартийной демократии, преследования оппозиционеров, отказа от установки на мировую революцию и ставки на социализм в одной стране, — добавили политику единого и народного фронтов, отход от идеи диктатуры пролетариата и обращение к идеям парламентаризма. «После 1935 года, когда стало окончательно ясно, что Сталин намерен повести страну по пути контрреволюции, появились признаки того, что подпольная “вторая партия” начинает обрастать боевыми организациями и собирается перейти к решительным действиям. Об этом говорили разработки НКВД»[1229].

Потоком шла информация о раскрытии террористических групп, готовивших покушения на руководство страны. Состав участников, как и их мотивы, были различными, но у всех были желание и навыки свести счеты с неугодным начальством, которое было источником их бед и притеснений. Фигурантами дел проходили и зиновьевцы, и троцкисты, и царские офицеры, и раскулаченные, и политэмигранты. У большинства обвиняемых был опыт участия в военных действиях, революции, Гражданской войне по разные стороны фронтов, крестьянских восстаниях. Они были бесстрашны, умели обращаться с оружием, и оно у них было. Были ли у Сталина и Молотова основания сомневаться в обоснованности этих обвинений и выводов? Может быть. Но какие? Что такого нового и невероятного, во что невозможно было поверить, узнавали они от Генпрокурора или НКВД? Что, не было недовольных? Что, не готовились теракты? Что, оппозиция не стремилась к консолидации? Или против СССР не работали зарубежные спецслужбы?

25 марта 1936 года Ягода предложил ссыльных троцкистов отправить в отдаленные лагеря, а уличенных в причастности к террору — расстреливать. Нов течение следующих двух месяцев никаких решений на сей счет не было принято. Только 20 мая ПБ опросом приняло решение предложить НКВД направить в отдаленные лагеря на срок от трех до пяти лет троцкистов, находившихся в ссылке и режимных пунктах, и троцкистов, исключенных из ВКП(б), проявлявших враждебную активность. Арестованных троцкистов, уличенных в причастности к террору, было предложено судить Военной коллегией с возможностью применения высшей меры наказания[1230].

Решающее значение для начала громких судебных процессов имела докладная записка Ягоды от 29 июня 1936 года, адресованная Сталину, Молотову и Ежову. В ней содержались показания Е. А. Дрейцера, который являлся в 1920-е годы «начальником нелегально созданной троцкистами охраны Троцкого», а после восстановления в партии работал в Челябинской области, и Р. В. Пикеля, ранее заведовавшего секретариатом Зиновьева и Коминтерна. Чекисты установили, что «в октябре 1934 г. Дрейцер получал в Москве директиву, написанную лично Троцким: “Убрать Сталина и Ворошилова, развернуть работу по организации ячеек в армии” и др… Дрейцер по указанию Мрачковского в 1934 г. приступил к организации боевых групп для подготовки террористических актов над руководителями ВКП(б)… Совершенно очевидно, что Дрейцером и его соучастниками создан в г. Москве ряд боевых групп, участников которых он пока скрывает». На первом листе записки визы об ознакомлении всех членов ПБ и приписка Орджоникидзе: «Ну и сволочи»[1231].

Ягода и Вышинский внесли на утверждение в ПБ список из восьмидесяти двух имен наиболее опасных троцкистов, которым можно было предъявить обвинения в подготовке терактов, а также поставили вопрос о необходимости повторного процесса по делу Зиновьева, Каменева и ряда других бывших руководителей, уже находившихся в заключении. 29 июля ЦК утвердил закрытое письмо, извещавшее членов партии о раскрытии троцкистско-зиновьевского блока, который был создан еще в 1932 году под руководством Зиновьева, Каменева, Бакаева и Евдокимова, с одной стороны, и троцкистов Смирнова, Мрачковского, Тер-Ваганяна — с другой. Они ставили целью организацию терактов против руководителей партии и государства, чтобы самим пробиться к власти. «Всё политическое руководство террористической деятельностью взял на себя Троцкий»[1232].

В связи с процессом троцкистско-зиновьевского центра 1936 года фамилия Молотова упоминается почти исключительно в связи с тем, что она на нем не звучала. Обратил на это внимание перебежчик из разведки Александр Орлов, который писал: «Из официального отчета о процессе “троцкистско-зиновьевского центра” видно, что, перечисляя на суде фамилии руководителей, которых “центр” намеревался убить, никто ни разу не упомянул фамилию Молотова… В СССР принято перечислять фамилии в строго определенном порядке, который показывает место каждого из “вождей” в партийной иерархии; сообразно этому порядку Молотов и был назван в показаниях Рейнгольда сразу после Сталина. Но когда протокол этих признаний был представлен Сталину на утверждение, тот собственноручно вычеркнул Молотова. После этого следователям и было предписано не допускать того, чтобы имя Молотова фигурировало в каких-либо материалах будущего процесса. Этот эпизод вызвал в среде руководителей НКВД понятную сенсацию. Напрашивался вывод, что логически должно последовать распоряжение об аресте Молотова, чтобы посадить его на скамью подсудимых вместе с Зиновьевым и Каменевым как соучастника заговора. Среди следователей стал циркулировать слух, что Молотов уже находится под домашним арестом. В НКВД никто, исключая, быть может, Ягоду, не знал, чем Молотов навлек на себя сталинское